Апостольское послание SALVIFICI DOLORIS Римского Первосвященника Иоанна Павла II (часть 1)

Предлагаем вашему вниманию первую часть неофициального перевода документа Иоанна Павла II о смысле страданий.

АПОСТОЛЬСКОЕ ПОСЛАНИЕ SALVIFICI DOLORIS
РИМСКОГО ПЕРВОСВЯЩЕННИКА ИОАННА ПАВЛА II
К ЕПИСКОПАМ, СВЯЩЕННИКАМ, МОНАШЕСКИМ ОБЩИНАМ И ВЕРНЫМ КАТОЛИКАМ
О ХРИСТИАНСКОМ ПОНИМАНИИ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ СТРАДАНИЙ
Достопочтенные собратья в епископском служении, дорогие братья и сестры во Христе,

I. ВВЕДЕНИЕ

1. Возвещая мощь спасительного страдания, апостол Павел пишет: "Восполняю недостаток в плоти моей скорбей Христовых за Тело Его, которое есть Церковь ".
Эти слова словно завершают долгий путь страданий, ставший частью человеческой истории и освещенный Словом Божиим. В них заключена сопровождаемая радостью ценность окончательного открытия. Поэтому св. Павел пишет: "Ныне радуюсь в страданиях моих за вас ". Открытие смысла страданий дарует радость, и это открытие, даже если им от первого лица делится Павел из Тарса, автор этих строк, вместе с тем относится и к другим людям. Апостол радостно делится своим собственным открытием, ведь оно может помочь всем остальным людям, как помогло и ему самому, открыть спасительный смысл страдания.
2. Тема страдания, а точнее – спасительного смысла страдания – кажется, целиком отвечает контексту Святого Года Искупления, празднуемого как чрезвычайный Юбилей Церкви. И это обстоятельство явно заслуживает внимания в это время.
Независимо от этого, страдание – универсальная тема, оно сопровождает любого человека на его земном пути, в определенном отношении страдание со-существует с человеком и поэтому требует постоянного осмысления. Пусть даже Павел писал к Римлянам, что «вся тварь совокупно стенает и мучится доныне ", пусть даже человек знает о страданиях животного мира и они близки ему, однако же значение слова «страдание» представляется особенно существенным для человеческой природы. Оно так глубоко, как сам человек, именно потому, что оно по-своему являет свойственную человеку глубину и по-своему же превосходит ее. Представляется, что страдание принадлежит к трансцедентальному измерению человека: оно – одна из тех точек, куда человеку в определенном смысле «предначертано» стремиться, выходя за собственные пределы, и к этому человек таинственно призван.
3. Тема страдания требует к себе особенного внимания в контексте Святого Года Искупления, прежде всего потому, что Искупление совершилось благодаря Кресту Христову, то есть – благодаря Его страданиям. Одновременно, в течение Святого Года Искупления мы вспоминаем истину, выраженную в энциклике Redemptor Hominis: во Христе "каждый человек становится путем для Церкви ". Можно было бы сказать, что, когда в жизнь человека входит страдание, он в особенности становится путем для Церкви. Как мы знаем, это происходит в различные моменты жизни, по-разному, охватывая различные измерения; однако же страдание в любой форме кажется неразрывно связанным с земной жизнью человека.
Поэтому, исходя из того, что на протяжении своей земной жизни человек так или иначе идет по длинному пути страдания, именно на этом пути во все времена – и, быть может, в особенности на протяжении Святого Года Искупления – Церковь должна стараться встретиться с человеком. Благодаря этой встрече человек «становится путем для Церкви» и одним из важнейших путей.
4. Тут берут начало и настоящие наши размышления во время Года Искупления: медитация о страдании. Человеческое страдание вызывает сострадание; оно также вызывает уважение, и по-своему внушает страх. Ведь в страдании сокрыто величие особой тайны. Эти две причины, кажется, сближаются и объединяются, когда речь идет о страдании: потребность сердца приказывает нам побороть страх и веление веры – например, сформулированное в процитированных выше словах св. Павла — дает нам основания, во имя которых мы отваживаемся прикоснуться к тому, что кажется столь неуловимым: ведь страдающий человек остается непостижимой тайной.

II. МИР ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО СТРАДАНИЯ

5. Даже в своем субъективном измерении отражения конкретного и неповторимого внутреннего мира отдельного человека страдание кажется почти невыразимым и непередаваемым, быть может, одновременно оно «в своей объективной реальности» требует больше всего внимания, размышлений и восприятия как явной проблемы; и поэтому нужно задавать основные вопросы о страдании и искать ответов на них. Очевидно, что речь не идет о простом определении страдания. Есть иные критерии, выходящие за рамки определений, и мы должны применять их, желая проникнуть в мир человеческого страдания.
Медицина – наука и искусство исцеления – имеет дело с наиболее известным аспектом человеческого страдания, он определяется с большой точностью и более уравновешен методами «реакции» (то есть терапевтическими методами). Однако же это лишь один аспект. Человеческое страдание куда шире, разнообразнее, проявляется во многих измерениях. Люди испытывают различные страдания, их далеко не всегда учитывает даже самая развитая медицинская наука. Страдание по-прежнему шире, чем телесная немощь, оно сложнее и в то же время по-прежнему глубоко укоренено в самом человеческом существе. Различение физического и нравственного страдания показывает нам эту проблему. Это различение основано на двойном измерении человеческого существа и указывает на телесный и духовный элемент как непосредственный субъект страдания. В той мере, в какой слова «страдание» и «боль» могут до определенной степени использоваться как синонимы, мы говорим о физическом страдании, когда «телу больно» так или иначе, а нравственные страдания – это «боль души». На самом деле, вопрос о духовной боли, а не только о «психологическом» измерении боли, сопровождает как нравственное, так и физическое страдание. Масштабы и многообразие форм нравственного страдания не уступают страданиям физическим. Но в то же время нравственные страдания кажутся менее идентифицируемыми и менее доступными для терапии.
6. Священное Писание – великая книга о страдании. Давайте приведем из книг Ветхого Завета некоторые примеры страданий и прежде всего страданий нравственных: смертельная опасность , смерть детей , в особенности смерть первородного и единственного сына ; далее: отсутствие потомства , тоска по родине , преследования и враждебность окружения , насмешки и издевательства над страдальцем , одиночество и оставленность ; и снова: угрызения совести , непонимание, почему процветает дурной человек, а праведник страдает , неверность и неблагодарность друзей и близких ; наконец: злоключения родной страны .
Исходя из психологической и физической «целостности» человеческой личности, Ветхий Завет часто связывает «нравственные» страдания с болью в определенных частях тела: костях , почках , печени , внутренностях , сердце . На самом деле, нельзя отрицать наличия «физического» или соматического элемента нравственных страданий и того, что они зачастую отражают состояние организма в целом.
7. Как показывают приведенные примеры, мы находим в Священном Писании длинный список разнообразных болезненных ситуаций. Многообразие этого списка не исчерпывает всего, что было сказано и постоянно повторяется на тему страдания в книге истории человечества (это скорее «ненаписанная книга»), и еще больше в книге человеческой истории, читаемой через призму истории каждой человеческой личности.
Можно сказать, что человек страдает всякий раз, сталкиваясь с любой формой зла. В словаре Ветхого Завета страдание и зло идентифицируются одно с другим. В общем, в этом словаре не было отдельного слова для указания «страдания». Всякий раз, когда речь идет о страдании, оно определяется как «зло» . Только греческий язык, и вместе с ним Новый Завет (и греческие переводы Ветхого Завета) использует глагол, означающий "я затронут ... я испытываю чувство, я страдаю"; и благодаря этому глаголу страдание больше не соотносится напрямую с (объективным) злом, но описывает ситуацию, когда человек встречается со злом и тем самым становится субъектом страдания. Страдание на самом деле носит субъективный и пассивный характер («пассивный» - от латинского глагола "patior", по-русски соответственно «страдательный» и «страдать»). Даже когда человек сам навлекает на себя страдание, становится его причиной, страдание в своей метафизической сущности остается чем-то «пассивным».
Тем не менее, это не означает, что страдание в психологическом смысле не отмечено особой «деятельностью». Тут на самом деле присутствует многообразная и субъективно дифференцированная «активность» боли, печали, разочарования, отчаяния в соответствии с интенсивностью страдания и косвенно – с особенностями страдающего человека и его личной восприимчивостью. В центре психологических форм страдания мы всегда встречаемся со злом, вызывающим страдание человека.
Итак, реальность страдания пробуждает вопрос о сути зла: что такое зло?
Кажется, этот вопрос в определенном отношении неотделим от темы страданий. Христианский ответ на него отличается от, например, ответа, даваемого теми или иными культурными и религиозными традициями, рассматривающими существование как зло, от которого нужно освободить человеческую личность. Христианство возвещает благость существования самого в себе, исповедует благость Творца и провозглашает, что творения – благи. Человек страдает из-за зла – отсутствия, ограничения или извращения блага. Мы можем сказать, что человек страдает, поскольку лишен блага, не участвует в нем или лишил его себя сам. В частности, он страдает, когда «должен» был бы в нормальном порядке вещей участвовать в этом благе и не участвует.
Так с христианской точки зрения страдание объясняется через призму зла, которое всегда в определенной мере отсылает к добру.
8. Человеческое страдание само по себе – особый «мир», существующий вместе с человеком, возникающий в нем и преходящий, а порой непреходящий, в человеке созидающийся и глубоко в нем укорененный. Этот мир страдания, распределенный на множество субъектов, существует словно бы в «рассеянии». Каждый человек, испытывая личные страдания, не просто становится небольшой частью этого «мира», но одновременно «этот мир» присутствует в нем, законченный, целостный и неповторимый. Этому сопутствует, однако же, межчеловеческое и общественное измерение страдания. Мир страдания порождает солидарность. Страдающие люди уподобляются друг другу благодаря аналогичности своего положения, судьбы, или потребности в понимании и заботе, и может быть в первую очередь благодаря непреходящему вопросу о смысле страдания. Итак, хотя мир страдания существует в «рассеянии», в то же время в нем сокрыт особый запрос на общение и солидарность. Мы также попытаемся следовать этому призыву в нашем размышлении.
Рассматривая мир страдания в его личностном и одновременно собирательном значении, нельзя не заметить, что этот мир в определенные времена и эпохи человеческого существования, словно «сгущается». Это происходит, например, в случае стихийных бедствий, эпидемий, катастроф и катаклизмов, различных общественных бедствий: можно бы вспомнить в качестве примера неурожаи и следующий за ними – как и во многих иных случаях – голод. Наконец – война. Я обращаю на нее особое внимание. Я говорю о последних двух мировых войнах, вторая из которых собрала огромный урожай смертей и накопила еще тяжелейший груз человеческого страдания. Вторая половина нашего века, в свою очередь, принесла с собой – словно пропорционально к ошибкам и прегрешениям современной нашей цивилизации – столь ужасную угрозу ядерной войны, что мы можем думать об этой эпохе только в категориях не сравнимой ни с чем «концентрации» страданий, вплоть до возможного самоуничтожения человечества. Таким образом, мир страдания, связанный с каждым человеческим существом, в наши дни словно трансформируется – может быть, больше, чем в любую иную эпоху, – в особое «страдание мира», который как никогда прежде идет вперед благодаря трудам рук человеческих и вместе с тем подвергается небывалым прежде угрозам из-за ошибок и прегрешений человека.

III. ПОИСКИ ОТВЕТА НА ВОПРОС О СМЫСЛЕ СТРАДАНИЯ

9. В глубине всех видов страдания, испытываемого человеком, и одновременно в основании мира страдания в целом неотвратимо возникает вопрос: почему? Это вопрос о причине, основаниях, а в равной степени вопрос о цели страдания, и вкратце вопрос о его смысле. Он не только сопутствует человеческому страданию, но, кажется, даже определяет его содержание – то, что делает страдание именно человеческим страданием.
Очевидно, что боль, особенно физическая, распространена в животном мире. Но только страдающее человеческое существо знает, что оно страдает и спрашивает: почему; и человек страдает еще больше, не находя удовлетворительного ответа на этот вопрос. Это сложный вопрос, и сродни ему другой – вопрос зла. Почему существует зло? Почему зло присутствует в мире? Поставив вопрос таким образом, мы всегда, по крайней мере частично, задаем также и вопрос о страдании.
Оба вопроса трудны, когда один человек задает его другому или группа людей – другой группе, и они сложны, когда человек задает их Богу. Ведь человек не задает этого вопроса миру, даже если зачастую из этого мира к нему приходит страдание, но задает его Богу – Творцу и Владыке этого мира. И хорошо известно, что рассмотрение этого вопроса не только порождает кризисы и конфликты в отношениях человека с Богом, но случается, что люди доходят до настоящего отрицания Бога. Ибо если существование мира словно открывает человеку глаза на существование Бога, Его мудрость, всесилие и красоту, то зло и страдание словно затемняют этот образ – зачастую радикальным образом, особенно перед лицом повседневной драмы стольких безвинных страданий и ненаказанных преступлений. Так обстоятельства показывают – может быть, более всего прочего – важность вопроса о смысле страдания; они показывают также, сколь внимательно нужно относиться как к самому этому вопросу, так и ко всем возможным ответам на него.
10. Человек может задать этот вопрос Богу, открыв свое страдающее сердце и преисполненный смятения и тревоги разум; Бог ожидает этого вопроса, выслушивает его, как мы видим в Откровении Ветхого Завета. Ярче всего этот вопрос выражен в Книге Иова.
Всем известна история этого праведника, без какой-либо собственной вины претерпевающего бесчисленные страдания. Он теряет свою собственность, сыновей и дочерей, наконец, его самого поражает тяжелая болезнь. В этом страшном положении три старых его знакомых прибывают к нему и каждый по-своему пытается убедить его, что столь разнообразные ужасные страдания – это знак каких-то его серьезных провинностей. Ведь страдания – говорят они – наказывают человека за его преступления; их насылает справедливейший Бог, они проистекают из справедливости. Можно было бы сказать, что старые друзья Иова хотят не только убедить его в нравственной оправданности зла, но в определенном смысле они пытаются оправдать для самих себя нравственный смысл страдания. В их глазах страдание – лишь наказание за грех, только на уровне Божественной справедливости, воздающей добром за добро и злом за зло.
В этом случае мы встречаемся с учением, выраженным в других текстах Ветхого Завета, когда страдание показывается как наказание, ниспосланное Богом за человеческие грехи. Бог Откровения – Законодатель и Судия, несопоставимый ни с какой земной властью. Ведь Бог Откровения прежде всего Творец, источник не только существования, но и сущностной благости творения. Поэтому сознательное и свободное посягательство на это благо со стороны человека – это не только нарушение закона, но и одновременно оскорбление Творца, первого Законодателя. Подобное нарушение – это грех, в соответствии с точным, а именно библейским и богословским, значением этого слова. Нравственному злу греха соответствует наказание, поддерживающее нравственный порядок в том же трансцендентном смысле, в котором этот порядок установлен волей Творца и Верховного Законодателя. Отсюда берет начало одна из основных истин веры, также основанная на Откровении, а именно, что Бог – справедливый Судия, вознаграждающий за добро и наказывающий зло: "Ибо праведен Ты во всем, что соделал с нами, и все дела Твои истинны и пути Твои правы, и все суды Твои истинны. Ты совершил истинные суды во всем, что навел на нас... потому что по истине и по суду навел Ты все это на нас за грехи наши" .
Друзья Иова выражают убеждение, также присутствующее в нравственном сознании человечества: объективный нравственный порядок требует наказания за проступок, грех и преступление. С этой точки зрения страдание оказывается "необходимым злом". Убеждение тех, кто объясняет страдание как наказание за грех, находит поддержку в порядке справедливости, и это в этом же ключе высказывается один из друзей Иова : "Как я видал, то оравшие нечестие и сеявшие зло пожинают его".
11. Иов же не соглашается с истинностью принципа, отождествляющего страдание с карой за грехи. Он делает это, основываясь на собственном мнении. Он осознает, что не заслужил подобного наказания, и действительно он говорит о соделанном им в течение жизни добре. В конце Сам Бог упрекает друзей Иова за их обвинения и признает невиновность Иова. Его страдание – это страдание невиновного человека, и к такому страданию нужно относиться как к тайне, в которую человеку не дано до конца проникнуть силами собственного разума.
Книга Иова не разрушает оснований основанного на справедливости трансцендентного нравственного порядка, которые отражены во всем Откровении, как Ветхого, так и Нового Завета. В то же время, однако, эта Книга четко показывает, что принципы данного порядка неприменимы исключительным и поверхностным образом. Хотя справедливо утверждение, что страдание бывает наказанием, когда оно связано с нарушениями, неверно, что все без исключения страдания – это следствие ошибок и имеют характер наказания. Образ праведного Иова особенно показывает это на страницах Ветхого Завета. Откровение – Слово Самого Бога – со всей прямотой указывает проблему страдания невиновного человека: страдания без вины. Иов не наказывается, он не сделал ничего, что на него навлекло бы наказание, даже если его подвергли мучительным испытаниям. Введение в эту Книгу показывает, что Бог позволил этим испытаниям свершиться в результате действий Сатаны. Сатана перед лицом Божиим усомнился в праведности Иова: "Разве даром богобоязнен Иов? ... Дело рук его Ты благословил, и стада его распространяются по земле; но простри руку Твою и коснись всего, что у него, – благословит ли он Тебя?" . И если Господь соглашается испытать Иова страданиями, Он поступает так, чтобы показать праведность Иова. Страдание носит характер испытания.
Книга Иова – не последнее слово на эту тему в Откровении. Определенным образом она предвозвещает Страсти Христовы. Но сама по себе она – достаточный довод в пользу того, почему ответ на вопрос о смысле страданий не может быть окончательно связан с нравственным порядком, основанным только на справедливости. Хотя такой ответ обладает основополагающими и трансцендентными причиной и ценностью, в то же время он не просто неудовлетворителен в случаях, подобных страданиям праведного Иова, и он даже, кажется, обедняет и опошляет концепцию справедливости, встречаемую в Откровении.
12. Книга Иова задает чрезвычайно остро вопрос о “почему” страданий; она также показывает, что страдание затрагивает невинных, но не дает решения проблемы.
Уже в Ветхом Завете мы отмечаем тенденцию, выходящую за рамки концепции страдания исключительно как наказания за грехи, хотя в то же время подчеркивается воспитательная ценность страдания-наказания. Так, в страданиях, которым Бог подверг Избранный Народ, содержится приглашение Его милосердия, исправляющего, чтобы привести к обращению: "...эти страдания служат не к погублению, а к вразумлению рода нашего" .
Так утверждается личностное измерение наказания. Согласно нему, у наказания есть значение не только потому, что оно призвано воздать за объективное зло нарушения другим злом, но прежде всего потому, что оно дает возможность восстановить благо в страдающем.
Это чрезвычайно важный аспект страдания. Он глубоко укоренен во всем Откровении Ветхого, а прежде всего – Нового Завета. Страдание должно вести к обращению, то есть, к восстановлению блага в страдающем, который может распознать Божественное милосердие в этом призыве к покаянию. Цель покаяния – победить зло, различные формы которого дремлют в человеке. Оно также призвано укрепить благо как в самом человеке, так и в его отношениях с другими людьми и особенно с Богом.
13. Но чтобы прийти к подлинному ответу на “почему” страданий, мы должны обратиться к откровению о Божественной любви, подлинном источнике смысла для всего сущего. Любовь также – богатейший источник смысла страданий, остающегося всегда тайной: мы осознаем недостаточность и неудовлетворительность наших объяснений. Христос побуждает нас войти в тайну и открыть “почему” страданий постольку, поскольку мы способны уловить величие Божественной любви.
Чтобы открыть глубинный смысл страданий, следуя открывшемуся Слову Бога, мы должны открыться человечности в многообразии ее возможностей. Прежде всего мы должны принять свет Откровения не только в отношении трансцендентной справедливости, но также и в отношении просвещения справедливости Любовью – окончательным источником всего сущего. Любовь также дает самый полный ответ на вопрос о смысле страданий. Бог дал человеку этот ответ на Кресте Христовом.

IV. ИИСУС ХРИСТОС – СТРАДАНИЕ, ПОБЕЖДЕННОЕ ЛЮБОВЬЮ

14. "Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную" . Эти слова Христа в разговоре с Никодимом вводят нас в средоточие спасительных действий Бога. Они также выражают суть христианской сотериологии – богословия спасения. Спасение означает освобождение от зла, и поэтому тесно связано с проблемой страданий. По слову Христа в разговоре с Никодимом, Бог дает Своего Сына “миру”, чтобы освободить человека от зла, которое само по себе означает окончательную и абсолютную перспективу страдания. В то же время само слово “давать” (“дал”) указывает, что это освобождение достигается Единородным Сыном благодаря Его собственному страданию. Здесь проявляет себя любовь - бесконечная любовь как этого Единородного Сына, так и Отца, который, любя, “отдает” своего Сына. Такова любовь к человеку, любовь к “миру” – спасительная любовь.
В нашем размышлении о смысле страдания мы встречаемся с совершенно новым измерением нашей темы и нам следует ясно это сознавать. Это измерение отличается от того, что определялось и, в каком-то смысле, замыкало поиски смысла страданий в рамках справедливости. Это измерение Искупления, на которое уже в Ветхом Завете, по крайней мере в версии Вульгаты, указывают слова праведного Иова: "А я знаю, Искупитель мой жив…, и я во плоти моей узрю Бога..." . Поскольку наши рассуждения первоначально и в определенном смысле исключительно сосредоточивались на многообразных временных измерениях страданий (как и страдания праведного Иова), процитированные выше слова из беседы Иисуса с Никодимом указывают на основополагающее и окончательное значение страдания. Бог отдает Своего Единородного Сына, чтобы человек “не погиб”, и здесь значение “не погиб” четко определено следующим далее “но имел жизнь вечную”.
Человек "погибает", утратив “вечную жизнь”. Спасению противоположно, значит, не только временно страдание, все виды страдания, но окончательное страдание – утрата вечной жизни, состояние отвержения Богом, осуждение. Единородный Сын дарован человеческому роду прежде всего, чтобы защитить человека от этого окончательного зла и от окончательного страдания. Совершая дело спасения, Сын, следовательно, должен нанести удар по трансцендентным корням зла, из которых оно проросло в человеческую историю. Эти трансцендентные корни зла закрепились в грехе и смерти: они лежат в основании утраты вечной жизни. Единородный Сын должен покорить грех и смерть. Он покоряет грех своим послушанием вплоть до смерти, и Он побеждает смерть своим Воскресением.
15. Говоря, что Христос Спаситель поразил зло в самом его основании, мы имеем в виду не только зло и окончательное, эсхатологическое страдание (чтобы человек «не погиб, но имел жизнь вечную»), но также, по крайней мере косвенно, изнуряющие труды и страдание в их временном и историческом измерении, ведь зло сохраняет свою связь с грехом и смертью. И даже если мы очень осторожно расцениваем человеческое страдание как последствие конкретных грехов (как это четко показывает пример праведного Иова), тем не менее страдание нельзя отделить от изначального греха, который Иоанн Евангелист называет «грех мира» , от греховного фона личных поступков и общественных процессов в истории человечества. Пусть недопустимо применять тут зауженное суждение прямой зависимости (как это делали три друга Иова), столь же недопустимо отвергать суждение, что в основании своем человеческое страдание переплетено со грехом.
Это справедливо и по отношению к смерти. Ее часто ждут как избавительницу от временных страданий. Одновременно, невозможно игнорировать тот факт, что она – окончательный итог разрушительных воздействий как на плотское дело, так и на душу (психе). Но смерть в первую очередь – это завершение существование человека, как единой психофизической личности. Душа выживает и остается отделенной от тела, которой претерпевает последовательное разложение по слову Господа, реченному после совершенного в самом начале человеческой истории греха: "Прах ты и в прах возвратишься" . Итак, даже если смерть не является формой страдания во временном смысле слова, даже если она каким-то образом превосходит все формы страдания, в то же самое время зло, переживаемое человеческим существом в момент смерти, носит необратимый и всеобъемлющий характер. Совершая дело спасения, Единородный Сын освобождает человека от греха и смерти. В первую очередь, Он вымарывает из истории человечества власть греха, укоренившегося под влиянием злого Духа, начиная с первородного греха, и дает человеку возможность жить в освящающей благодати. На заре своей победы над грехом, Сын устраняет также власть смерти, Воскресением Своим дав начало грядущему воскресению плоти. Одно и другое – необходимые условия «жизни вечной», окончательного счастья человека в единении с Богом; для спасенных это означает окончательное устранение зла из эсхатологической перспективы.
В итоге спасительного дела Христова, человек живет на земле в надежде на вечную жизнь и святость. И даже если победа Христа над грехом и смертью не устраняет из человеческой жизни временных страданий, не освобождает от страданий историческое измерение человеческого существования в целом, тем не менее, она проливает новый свет как на это измерение, так и на каждое страдание – свет спасения. Это свет Евангелия. Свет Благой Вести. В нем сосредоточена истина, изложенная в беседе с Никодимом: "Так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного" . Эта истина радикально меняет образ истории человека и его земной удел: вопреки греху, пустившему корни в истории, – наследственному, «греху мира», и сумме личных грехов, Бог Отец возлюбил Единородного Сына, то есть неизменно любит Его; и потом в определенный момент времени, именно благодаря этой все превосходящей любви, Он «дает» этого Сына, чтобы Сын мог нанести удар по корням человеческого зла и тем приблизить к пути спасения весь мир страданий, затрагивающих человека.
16. Совершая Свое мессианское служение в народе Израильском, Христос постепенно приближался к миру человеческого страдания. "Он ходил, благотворя" , и Его действия в первую очередь затронули страдающих и ищущих помощи. Он исцелял больных, утешал скорбящих, насыщал голодных, освобождал людей от глухоты, слепоты, проказы, от дьявола и от разнообразных телесных немощей, трижды Он вернул к жизни умерших. Он был чуток к любому человеческому страданию, телесному или душевному. В то же самое время Он учил, и центр Его учения составили восемь блаженств, обращенных к людям, в своей земной жизни затронутым различными страданиями. Это они «нищие духом», «плачущие», «алчущие и жаждущие правды», «изгнанные правды ради», когда их оскорбляют, преследуют, клевещут на них всячески из-за Христа... . Так пишет Матфей; Лука четко упоминает «алчущих ныне» .
Так или иначе, Христос, приняв на себя муки, приблизился к миру человеческого страдания. В течение своего общественного служения Он испытывал не только усталость, бесприютность, непонимание даже со стороны самых близких, но более всего, он постепенно переживал все большую изоляцию и враждебность, приближаясь к уготавливаемой Ему смерти. Христос осознавал это и часто говорил со Своими учениками об ожидающих Его страданиях и смерти: "Вот, мы восходим в Иерусалим, и Сын Человеческий предан будет первосвященникам и книжникам, и осудят Его на смерть, и предадут Его язычникам, и поругаются над Ним, и будут бить Его, и оплюют Его, и убьют Его; и в третий день воскреснет" . Христос идет навстречу Страстям и смерти, полностью осознавая то, что Ему предстоит именно на этом пути. Именно благодаря этому страданию Он должен добиться того, чтобы «человек не погиб, но имел жизнь вечную». Именно Крест Христов наносит удар по корням зла, ушедшим в историю человечества и в человеческие души. Именно Крестом совершается дело спасения. Это дело, в замысле предвечной Любви, носит искупительный характер.
И посему Христос строго упрекает Петра, который пытается отвратить его от мыслей о страданиях и крестной смерти . И когда во время взятия под стражу в Гефсимании все тот же Петр пытается Его защитить мечом, Христос говорит: "возврати меч твой в его место … как же сбудутся Писания, что та́к должно быть? ". И еще говорит: "неужели Мне не пить чаши, которую дал Мне Отец?" . Этот ответ, как и иные, вновь и вновь появляющиеся в Евангелии, указывает, как глубоко Христос переживал мысль, уже выраженную Им в беседе с Никодимом: "Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную" . Христос идет навстречу Своим страданиям, осознавая их спасительную мощь; Он идет вперед в послушании Отцу, но прежде всего Он един с Отцом в любви, которой Бог возлюбил мир и человека в этом мире. И поэтому святой Павел напишет о Христе как о "возлюбившем меня и предавшем Себя за меня" .