Второй ватиканский Собор о человечности

Большинство католиков никогда не читало серьезные церковные документы. Это действительно сложно. Недавно, в разговоре со мной один польский священник с некоторой печальной безысходностью сказал, что у них в диоцезе большинство людей просто не знают, что Второй Ватиканский Собор оставил какие-то там документы. Это действительно грустно, потому что Собор как раз призывал мирян интересоваться богословскими делами Церкви.

Мне всегда интересно перечитывать самый необычный документ Собора "Радость и надежда". Удивляет, что он, как бы всегда свежий, хоть и описывает историческую ситуацию полувековой давности. Я помню, как этот текст попал мне в руки в середине 70х годов прошлого века. Мое сознание тогда было забито православными духовными текстами. Рекомендации монахов-пустынников как спасаться от бесов, типа того, что мир во зле лежит... Настоящий христианин должен бежать искусов сего мира… Всякая власть от Бога… И вообще, что главная добродетель христианина это смирение. В проповедях в православных храмах в те годы звучали в основном темы личного спасения, истории борьбы с раннехристианскими ересями. В лучшем случае, тема семейных отношений.

На этом фоне тексты русских христианских философов выглядели симпатично. Они пытались богословствовать на современном им культурном уровне, объясняли, что такое Церковь. Это было интересно, но совершенно непонятно было, как это соотносится с окружавшей реальностью социализма, который вроде бы победил, а с другой стороны, вот-вот развалится. Такие важные человеческие ценности как патриотизм, общественная активность, национальное чувство, в советской пропаганде обычно имели очень плоскую интерпретацию. Сами вожди были людьми с примитивной философией, но с отличным умением манипулировать людьми. Воспринимать это все нормальному и более-менее культурному человеку было неприятно. А в храмах, повторяю, эти темы просто не поднимались. Там тоже все было ясно и понятно – Христос спас, теперь молитесь, поститесь да причащайтесь.

И тут вдруг, такой церковный текст, в котором, вместо готовых ответов, ставятся вопросы. Вопросы о человеке и смысле и содержании его жизни. Как вышло, что человечество загнало себя в такое положение, и в какую сторону из него выходить. Главное, документ не ограничивается общими словами, а рассматривает каждую общественную проблему отдельно, и указывает направления выхода, обоснованные не мелко и утилитарно, а на уровне космического преображения. От проблем отдельного человека документ постепенно восходил к проблемам мирового сообщества, т.е. человечества в целом. Для меня это был просто учебник подхода к жизни. Мне казалось, что, прочтя его, любой человек должен вникнуть в глубинный трагизм своей ситуации, должен осознать необходимость в божественном источнике спасения. Может быть сейчас, по прошествии многих лет, я уже утрирую это впечатление, но точно могу сказать, что метод евангелизации «снизу», начиная от жизненных проблем, на меня подействовал успешно.

Документ был обращен ко всем, кто хотел его читать с чистым сердцем, а не только к католикам. Уже это было непривычно. Католическая Церковь декларировала свою позицию всему человечеству и постаралась изложить ее на языке, который был бы понятен всем, а не только катехизированным католикам. Это было трудной задачей. Кардинал Лефевр в своих воспоминаниях жаловался на то, что «либеральные» богословы наводняли Собор своими печатными материалами. Он, вероятно, оценивал это как нечестное информационное давление на епископов, использование «властного ресурса». На деле теологи Собора занимались просветительской деятельностью. Многие епископы, присутствовавшие на Соборе, вышли из приходских настоятелей и были практиками. В отличие от тех, кто сменил университетскую кафедру на церковную или продвинулся в бюрократической служебной карьере. Практики получали в свое время в семинариях богословское образование, а дальше занимались живыми людьми и приходским хозяйством. Их просто не научили мыслить языками библейского богословия и философии христианского персонализма, позволявшим более достойно встретить вызовы новой эпохи.

Реакция православных ортодоксов, особенно из зарубежной РПЦ, была нетерпимой. Они называли этот текст возмутительно «обмирщенным». Рассуждения о необходимости создания мировой системы предупреждения войн, особенно о запрете оружия массового поражения, напоминали им декларации, которые принимались в те годы в ООН под давлением представителей СССР. Эти декларации служили не столько делу мира, сколько позволяли СССР получить необходимую передышку в разорительной гонке вооружений. Реакция же Московской патриархии, наоборот, была вполне благожелательной. По тем же самым причинам. Собор ознаменовал собой рождение «восточной политики Ватикана», открытость и дружелюбие к Церквям и властям по нашу сторону «железного занавеса». Советская партийная дипломатия это приветствовала, точно также со свойственной ей дисциплинированностью реагировала и церковная верхушка МП.

Нам же было важно, что в конституции «Радость и надежда» давались критерии распознавания мира Божия, подлинного мира и ясно выстраивался путь от мира Божия в отдельной человеческой душе к справедливому миру на политической арене.

Надо еще заметить, что основная масса русскоязычных католиков в СССР в те годы и еще много лет спустя жила пафосом католичества начала XX века. Я имею в виду огромные интеллектуальные усилия, затрачиваемые на историческую апологию папства, доказательства «неспасительности» православия как схизмы и обоснование филиокве. Кроме того огромной популярностью пользовалось Фатимское пророчество об обращении России в истинную веру, т.е. по тогдашним представлениям – в католичество. Поворот католической Церкви на позиции диалога с православием, состоявшийся во время Собора, постепенно лишил почвы все эти аргументы. Вопрос из плоскости догматической перешел в моральную плоскость – насколько велика коррумпированность и несвобода тогдашнего руководства МП. Но это уже другая тема…

Чрезвычайно далеко идущие последствия имело сделанное Собором признание автономии земных дел и сообществ, «обладающих собственными законами и собственными ценностями» (36). Это означало, что католическая Церковь более не собирается считать себя руководителем в земных делах – в общественном устройстве, экономике и культуре. Более того, она имеет потребность в том, чтобы достижения в этих сферах применялись в самой Церкви, делая Народ Божий более совершенным. А то, как Церковь в свою очередь может послужить человеческим сообществам, документ формулирует в словах, понятных каждому – защита достоинства и свободы каждого человека. Смысл обоих этих понятий человеческая личность может отыскать в своем сердце, в совести. Хотя последовательно придерживаться их человеку несравненно труднее – из-за греха.

Сказано – сделано. За истекшие после Собора полвека видны плоды этого взаимовлияния. Возьмем хотя бы такую, казалось бы, чисто церковную вещь как молитва. В 70-80 годы стали возникать так называемые «новые религиозные движения», НРД. Шла в них, да и продолжает идти, в основном молодежь. Ее привлекает получение яркого внутреннего опыта, который недостижим в обыденной жизни. Религиозные практики в НРД нередко бывают извращенными, однако, в них с успехом используются и вполне здравые достижения психологии. Харизматические движения стали широко развиваться после Собора и в католической Церкви. Некоторые движения и конгрегации используют приемы харизматической либо созерцательной молитвы, применяя все те же достижения психологии. В формации, как духовенства, так и мирян сейчас широко используются социальные науки. Верующие даже не замечают, насколько язык современного богословия духовной жизни наполнен психологической и социологической терминологией.

Справедливости ради, надо заметить, что диалог науки и религии приводит и к серьезным недоразумениям. После Собора было выпущено несколько церковных документов на эту тему. Вероятно последний из них – «Иисус Христос – Податель воды живой», вышедший в 2003 г.

Разумеется, в такой коротенькой статье не расскажешь обо всем. Приходится подбирать самые характерные, на мой взгляд, примеры. Принцип автономии, о котором говорилось выше, приживается тоже с трудом. Особенно тяжело его принимают Церкви византийского обряда. Отцы Византийской Церкви разрабатывали так называемую «симфонию», такую модель христианской империи, когда государство от Церкви не отделено, и Церковь прямо вмешивается в государственные дела. В реальности это привело в истории к возникновению разобщенных национальных православных Церквей, послушных орудий в руках своих государств. Например, в современном катехизисе Украинской греко-католической Церкви в качестве нормы представлено общество, которое является тотально христианским, и в котором нет самой проблемы существования гражданского общества, отдельного от Церкви. Соответственно и тема диалога с другими религиями и с неверующими в этом катехизисе не разработана.

О взаимоотношениях Церкви и государства, т.е. политического общества, «Радость и надежда» высказывается совершенно категорично. «В сферах своей деятельности политическое сообщество и Церковь автономны и независимы друг от друга». И далее «Церковь не возлагает своих надежд на привилегии, предоставляемые гражданской властью» (76). Читаю это с чувством глубокого сожаления за процессы, идущие здесь, у нас на глазах.

Вообще Церковь, получив общественный авторитет, а где-то и прямую власть, очень ревниво относится к утрате этих достижений. В Европе, пережившей Реформацию, волны автократий и секуляризация, потеря авторитета и количества верующих воспринималась католической Церковью как трагедия, стимул к усилению собственной воинственности. Собор же показал совершенно иной подход к делу. На религиозное и мировоззренческое многообразие человечества Церковь стала стараться смотреть не просто как на данность, но как на дар. Дар, позволяющей самой Церкви питаться от этого разнообразия плодами Святого Духа. Произошел разворот установки сознания на 180 градусов. Конечно, это требовало и постоянно продолжает требовать от католической Церкви большого мужества и осмотрительности.

Последние декады XX века мы только и слышали стенания о том, что Европа теряет свои «христианские корни». На деле в эти же годы развивались структуры Европейского союза, общности, удерживающей континент от войн и разорения. Определенную роль в этом сыграли дипломатические усилия Ватикана. Его роль как посредника в международных отношениях и, соответственно миротворца в международных конфликтах прописана все в той же конституции «Радость и надежда».

Когда читаешь этот документ, создается впечатление, что он строит будущее человечества. Все те эффекты глобализации, которые мы видим сейчас, в период написания документа еще не проявились, но основное отцы Собора сумели предвидеть. И прежде всего, необходимость в сети международных организаций, способствующих соединению разрозненных стран и блоков в единое человечество. Думаю, что для отцов Собора, большинство из которых пережило две мировых войны, очень жизненно насущной была мечта о единой человеческой семье. Мне кажется, что Святой Дух, действовавший на Соборе, использовал как «платформу» для своего действия именно эту мечту.

о. Сергей Николенко