Второй Ватиканский Собор о Священном Писании

Считать Библию простой и ясной книгой может только тот, кто ее ни разу не открывал. Чем больше вчитываешься в ее тексты, тем больше видится противоречий и непоследовательностей. Человека с поэтическим складом ума, не обращающего внимания на детали, Библия захватывает и ему все кажется понятным. Он верит на эмоциональном порыве до того момента как этот порыв исчерпается. Тогда ему становится непонятым сразу всё и на этом его христианство благополучно заканчивается.

Церковь учит, что Иисус Христос один и тот же и был, и есть, и всегда будет. Соответственно, те вещи, которые Он сообщал о Боге и о реальности – это вещи неизменные, всегда так будет. С другой стороны, даже в Евангелиях мы видим разные подходы, разные слои проповеди и понимания Бога и путей к Нему.

Не хочу углубляться в богословские дебри. Мне, по роду деятельности, интересен, казалось бы «обычный» евангельский пример – изгнание беса. В Евангелиях это всегда однократные действия. После того как бес изгнан повествование больше не возвращается к освобожденному персонажу, он как бы уже не представляет интереса, дело сделано навсегда. Мы аплодируем вместе с очевидцами. Лишь в Евангелии от Иоанна, в целом более позднем, встречаются предостережения «не греши больше, чтобы не случилось с тобою чего хуже» (5, 14). Я так понимаю, что здесь звучит уже более поздний опыт ранней Церкви, когда выяснилось, что есть люди, к которым приходилось операцию изгнания бесов применять многократно на протяжении многих лет. Когда не хватало веры и верности самого человека и его окружения.

Ну и другие вещи. Иисус себя по-разному позиционирует в тех фрагментах Писания, которые были написаны для иудеев, и в фрагментах, предназначенных для язычников. У иудеев Иисус объясняет себя как Мессию, который пришел к Народу избранному Богом. Для язычников представление Иисуса другое – как Спасителя, избранного и предназначенного Богом для всех людей. Тогда Он связан не столько с праотцами иудейского народа, сколько с самой природой человека, то есть с Адамом. То есть, уже в Новом Завете, в нормативном тексте Откровения мы встречаем как бы несколько параллельных откровений об Иисусе.

История Церкви – это, конечно, очень интересно, интересно, как жили первые христиане, но это интерес вторичный или вспомогательный, по сравнению с вопросом – во что нам верить, как нам встречать спасение, Спасителя. Схема, которая была зафиксирована в катехизисах, очень простая: Христос выбирает апостолов, сообщает им всё, что нам надо знать для спасения, евангелисты под воздействием Святого Духа это записывают в Евангелиях. Дальше апостолы назначают своих преемников епископов, которые, последовательно назначая новых преемников, дальше передают нам это апостольское знание неповрежденным. Очень простая схема. В каких местах она давала трещину?

Самая большая связана с Реформацией. Лютер и люди, думавшие как он, были чрезвычайно угнетены актуальным состоянием церковной администрации, священства, и не могли представить, чтобы эти люди были действительными преемниками апостолов по духу. Чересчур сильным им виделся разрыв между высокими идеалами и ценностями, которые были видны при чтении Писания, и упадком и разложением реальной Церкви. Лютеру было очевидно, что духовенство просто манипулирует Писанием ради своих пустых, сребролюбивых, политизированных целей. Он считал, что между написанным Словом Божьим и отдельным верующим человеком не должно быть никаких посредников, только Святой Дух. Контрреформация же настаивала на противоположном. Таким образом, усилиями обеих сторон был воздвигнут жесткий барьер между Писанием и традицией Церкви. Его не существовало в первые века христианства.

Тогда по общинам ходила масса всякой христианской литературы - основную часть этой литературы мы сейчас называем апокрифической: это тексты, которые не вошли в канон. И общины, и отдельные богословы старались из этого многообразия литературной продукции отобрать вещи, которые содержали бы меньше всего ошибок, и которые действительно можно было бы использовать для наставления в вере, так, чтобы эта вера не вела в тупик. Так постепенно сформировался список наиболее подходящих книг, канон. Был ли он идеальным, трудно сказать, мы знаем, что первые Соборы собирались по инициативе императоров, заинтересованных в том, чтобы в Церкви был порядок. Люди, которые были приглашены, приняли этот канон. Если бы Соборы созывались не по желаниям императоров, а по внутренней потребности Церкви, может быть, на эти Соборы приезжали бы другие люди и канон был бы другим. Но Провидение устроило так, как есть.

По мере того, как исторически эти тексты отдалялись от читателей, возникала их дополнительная сакрализация, мешающая пониманию. Уже было хуже понятно, кто эти тексты писал, для кого, в какой культуре.

Традиция, это взрывоопасная вещь. Возьмем церковный раскол на Руси при патриархе Никоне. Какие там были причины для народного сопротивления и гнева? Креститься двумя пальцами, а не тремя. Совершать крестный ход вокруг храма по движению солнца или против как греки и т.д... Для меня в этих моментах нет абсолютно ничего, имеющего хоть какое-либо отношение к спасению или к тому, как мы понимаем Бога или себя. А тогда были смертельные бои за «традицию». И тогда, и сейчас, и будут еще долго.

Тридентский собор, защищая авторитет традиции, не имел возможности сделать ничего лучше, кроме как объявить, что традиция имеет некоторый перевес над Писанием в том отношении, что только авторитетом Церкви, соборным безошибочным авторитетом Церкви гарантируется также безошибочное объяснение записанного Откровения. На этом всё и застряло на несколько веков.

Итак, посмотрим, что у нас получается. Священник говорит верующему на проповеди, что Бог дал Писание для спасения. Но достичь этого спасения ты сможешь, только если будешь понимать Писание так, как скажу тебе я, то есть, Церковь. Для человека означает, что он начинает смотреть на Библию как на очень опасную вещь. Если попытаешься сам иметь с ней дело, то попадешь в ад. Поэтому лучше не читать ее вообще. И вот, как пример, уже в начале ХХ века святая Тереза Младенца Иисуса, которая Ветхого Завета не читала никогда, а из Нового Завета читала какие-то избранные евангельские отрывки.

А в XIX веке уже возникает такое культурное явление как историзм. Чрезвычайно популярными становятся исторические исследования, копания в прошлом. В протестантском мире историко-критический метод применяется к Библии, и оказывается, что Библия – это книга, написанная не за один раз по повелению Бога, что Ветхий Завет писался на протяжении многих веков, что Пятикнижие не принадлежит перу Моисея, и так далее. В основном, это вещи, которые в Церкви прекрасно знали в первые века, но потом по идеологическим соображениям забыли. Возникает теория «трех источников» Пятикнижия. Всё больше обнаруживается исторических противоречий в тексте, логических нестыковок. Становится видно, что какие-то фрагменты в Писании написаны в таком же стиле, в котором пишутся во все времена легенды или мифы. Понемногу католические экзегеты начинают пробовать историко-критический метод, но это встречает в Церкви большое сопротивление. Документы Святого Престола, которые были приняты в конце XIX века против модернизма, бьют и по научному изучению Писания. В «Силлабусе», списке заблуждений нынешнего времени, всё было в кучу: вещи, действительно опасные для веры, и вещи, которые просто казались необычными и поэтому представляющими опасность.

В церковном народе более свободолюбивая либеральная тенденция с интересом к научному экзегезису, историческому методу, была больше в городах. А в сельской местности – там, наоборот, чем проще, тем лучше. Вы епископы, священники, вы просто нам скажите, как верить, и мы так будем верить.

Документ Второго Ватиканского Собора о Божественном Откровении был принят вместе с последней порцией документов на третьей заключительной сессии собора. Первым был принят документ о литургии, он был как пробный камень, на его обсуждении выявилось в полную силу соборное противостояние. Епископ – это обычно не богослов, а практик, у которого большая часть времени проходит в различных богослужениях, и поэтому он привыкает жить богослужением.

Конечно, в литургии важнейшим был вопрос о значении в ней Слова Божия. В пост-тридентской литургии верующие слышали только фрагменты новозаветных посланий и Евангелий. Второй Ватиканский Собор предложил дать возможность людям на богослужениях услышать почти всю Библию. Это невозможно было сделать за один год, поэтому при послесоборной реформе литургии цикл воскресных чтений растянули на 3 года, а повседневных – на 2 года. Понятно, что проповеди должны были обогатиться, но одновременно простым верующим стали доверять самостоятельно изучать и переживать Писания. Сработал дух свободы и уважения к человеку – фирменный знак Собора.

В СССР, в 60-х годах свободолюбивые мыслители, «шестидесятники», доказывали, что в подлинной религии нет ничего противоречащего подлинному разуму. На самом деле этим вопросом занимался еще Первый Ватиканский Собор в конце XIX века, и собственно, это был вопрос о естественном откровении. Собор утверждал также, что христианская вера позволяет человеку с доверием принимать и понимать вещи, которые ему самому в голову никогда бы не пришли – это называется сверхъестественным откровением, и это тема Иисуса Христа.

Сверхъестественное откровение сквозной нитью проходит через все церковные документы Второго Ватиканского Собора. Иисус Христос – Он как бы рассказ о Боге изнутри Самого Бога. Это, по большому счету, и есть суть Откровения. Для понимания этого Откровения нужно в истории двигаться в разные стороны – и вперед и назад. Двигаться и туда, где видны последствия деятельности Иисуса, и двигаться вглубь веков до Его появления на свет. К сожалению, Собор подробно остановился только на одном аспекте этого движения вглубь истории – на аспекте божественной педагогики. Что Ветхий Завет нам открывает систему воспитания, которую Бог применил к людям для того, чтобы они просто не пропустили бы появления Иисуса на свет.

Перед Вторым Ватиканским Собором в учебниках богословия писали, что Божественное Откровение содержится частично в Писании, частично в Традиции. Но что значит «частично»? Откровение – это же не вещь, которая делится на какие-то куски. Нужно было вскрыть природу письменного Откровения и Традиции таким образом, чтобы показать механизм связи между ними, а заодно и ясной бы стала их суть. При подготовке документа о Божественном Откровении это стало возможным за счет уже проведенных научных исследований Писания.

Синоптические Евангелия, несомненно, имели какой-то общий гипотетический источник. Потом, вероятно, каждое из этих синоптических Евангелий имело не одну редакцию, общины обменивались текстами. То есть, все синоптические Евангелия влияли друг на друга. Понятно было, что главный источник Писания, текстов Нового Завета, это просто общение внутри Церкви. Апостолы были самыми информированными свидетелями. Они пережили такое, что личность Иисуса отпечаталась на них самих и на том, как и что они рассказывали об Иисусе. В конце концов, какая-то часть этого знания оказалась пригодной для того, чтобы поместить ее в текст. Но гораздо больше было того, о чем не удавалось написать в Евангелиях: это уже сложившиеся обычаи и благочестие, литургия и индивидуальные молитвы, стиль жизни первых христиан в обществе. Какие-то конспективные упоминания мы встречаем в Евангелиях. Например, проблема обличения греха. В Евангелии мы читаем описание четко установленной процедуры: сначала поговори один на один, потом, если не поможет, призови нескольких человек из общины как свидетелей, если и это не поможет, следует публичное обсуждение всей Церковью. Если уж и это не помогло, то до свидания, этот человек изгоняется из общины. Так, вероятно, возникшая традиция отражается в Писании.

Позднее процесс размышления в церковных общинах над проблемами, требующими христианского решения, проходил на основе уже возникшей Традиции, а также записанного Откровения. События и проблемы прочитывали как бы как зашифрованный текст, накладывая на него Писание как шифровальный ключ.

Позиция уважения к достоинству и свободе человека выразилась на Втором Ватиканском Соборе и в вопросе о богодухновенности Писания. В примитивной или фундаменталистской формулировке богодухновенность объясняется просто – Бог использует личность священнописателя как принтер. Закладывает в него готовый текстовый файл и человек его пишет. Теологи Собора, среди которых были лучшие ученые того времени, формулировали положение о том, что Бог действует через личность священнописателя, используя его личный опыт, его восприятие действительности, его критерии добра и зла. Бог не лишает этого человека свободы, а взаимодействует с ней. Это было очень важно, потому что открывало путь для новых методов экзегезиса, которые бы исходили из глубокого исследования личности священнописателя. Когда мы читаем текст, перед нами слова, но мы должны вернуться к тому, что они значили для автора. Тогда будет понятно, что автор хотел сказать. Но Бог не так прост, нам важно не только, что автор хотел сказать, а что неосознанно получилось из его слов. То есть, по воле Божией, понять больше, чем сам автор хотел бы, чтобы мы поняли из этого текста.

Серьезный поиск духовного смысла Писания, т.е. того самого смысла, который необходим для спасения, превращается в некое соборное церковное искусство, в котором задействованы и ученые и мистики и простые верующие. Серьезнейшей заслугой Второго Ватиканского Собора было то, что он утвердил необходимость такого совместного творчества, тем самым снова показав подлинное лицо Церкви-общения.

о. Сергей Николенко